13 и 14 октября в рамках фестиваля «Территория» был показан спектакль Бориса Павловича «Язык птиц», созданный Большим драматическим театром имени Г. А. Товстоногова совместно с Центром творчества, обучения и социальной абилитации для взрослых людей с аутизмом. Наряду с участниками-актерами БДТ на сцену выходят и подопечные Центра «Антон тут рядом».
Сюжет спектакля отсылает к поэме персидского философа о путешествии птиц в поисках своего царя. События поэмы — не суть, а лишь повод лишь повод для построения действия инклюзивного спектакля. Восточная легенда позволяет объединить в едином действии не только столь разных актеров, но и вовлечь в него зрительный зал.
Сцена для спектакля в Электротеатре «Станиславский» выстроена в форме куба. Две грани его основания– стулья, на которые в начале спектакля рассаживаются исполнители. Две другие грани — зрительный зал. Сцена — четырехугольник из смотрящих и действующих. Исполнители обмениваются взглядами. Передают друг другу свои безразмерные пиджаки серых оттенков. Все как один — они похожи друг на друга. Это птицы, решающиеся на опасное путешествие.
Перед полетом птицы чистят кисточками перышки-пиджаки. Приготовление к долгому перелету, цель которого — встреча с невероятном существом — Симургом. Он подарит стае покой, защитит её, погасит все раздоры и противоречия. Птицы отправляются в путь.
Звучит народная музыка — необъяснимо, откуда прорывающиеся звуки женского голоса, нежные, окутывающие зрительный зал. Оперение дрожит под потоками воздуха.
Основное действие спектакля — дорога, где каждый встретился с трудностями и задался вопросами о любви, жестокости, нежности, страхе. Эпизоды, из которых складывается центральная часть спектакля, становятся поиском ответа: где заканчиваюсь «я» и начинается «другой»? Энергия между нами породит диалог или спор, единство или конфронтацию? Но Симург оказывается не всемогущим божеством, по чьему велению и хотению в одно мгновение случится волшебство и существование придет в гармонию. Симург — озеро. В воде, как в зеркале, птицы видят отраженными себя и своих спутников.
С самого начала спектакля разум против воли стремится различить, кто из людей на сцене профессиональный актер, а кто исполнитель с особенностями развития. Почему–то это непреодолимое желание становится мучительным. Ведь это спектакль. Спектакль смотрят с мягкого кресла в зрительном зале. В спектакле есть сюжет и различные художественные средства выражения этого сюжета. Спектакль необходимо вычитать.
«Как по маслу» считывать режиссерское сообщение не получается. Попытки отстранения от своего восприятия, от стремления понять «кто есть кто», оборачиваются неудачей. Понемногу замечаешь, что одна из «птиц» движется и говорит иначе, чем другая, иной коммуникация тяжелее и каждый выход в центр сцены дается с трудом. И вот — ты начинаешь разделять исполнителей на две группы, внимание попеременно переключается с одной на другую.
Восприятие двоится, единая картинка не складывается. С одной стороны — не замечать эту разницу между людьми на сцене невозможно. С другой — спектакль желает оставаться в сознании целостным, законсервированным художественным продуктом. Опять же не дает покоя заложенная культурой и обществом мысль: «Нужно закрыть глаза на различия, все люди равны, мы все похожи. Воспринять, воспринять, воспринять происходящее, как нормальное. Нормальное. Нормальное». «Красный» и «зеленый» свет светофора одновременно не горят — две полярные мысли постоянно сменяют друг друга. Короткое замыкание. Категорический императив, аварийным сигналом повторяющийся в голове. Относись ко всему происходящему гуманно и толерантно. Как к нормальной составляющей нормального спектакля. Смотри, но не замечай. Держи в уме различие между людьми как данность, но не разделяй.
Сцена в середине спектакля. Один из исполнителей с особенностями развития (чего ты теперь не можешь не замечать и постоянно против воли держишь в уме) произносит небольшой монолог. Сцена в темноте. Высвечена его фигура. Исполнитель произносит: «Разум разрушает любовь».
В финальной части спектакля, когда птицы добираются до озера-Симурга, герои начинают обматывать коробку сцены пищевой пленкой. Отраженный свет заставляет пленку мерцать, как лунная дорожка мерцает ночью. Герои пишут маркерами слова на пленке, но буквы трудноразличимы на прозрачной, находящейся в постоянном движении, плоскости. Зритель отгорожен от сцены переливающейся пленкой. За ней птицы в пиджаках.
Внезапно пространство куба заполняется дымом. Из дыма, сначала размытыми очертаниями, потом всё четче выступают исполнители. Серые пиджаки сменились необычными костюмами, у каждого — свой, уникальный наряд, единственное на свете, как отпечаток пальца, оперение. Мерцающая пленка размывается, перестает быть серебрящейся гладью воды. Глаза ловят слова, теперь отчетливые на белом фоне. Разные слова, написанные разной рукой, где-то — только линии, простые геометрические формы. Сообщения, посланные изнутри куба.
Птицы, всматривавшиеся в гладь озера, увидели — каждая свое отражение и отражение сразу всей стаи. Этим отражением, по ту сторону плёнки-воды, становятся зрители. А зрители увидели свое отражение в исполнителях–птицах. Зрение проникает сквозь растворившуюся границу водяной толщи. Каждый видит себя в таком непохожем, ранее устрашающем, а ныне близком и удивительном «другом». Себя рядом с «другими», себя как часть стаи. Со-общества, со-бытия. «Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звезды». Единство стаи в уникальности каждой из её составляющих. Единство в отсутствии пресловутой «одной гребёнки».
Борис Павлович не играет со зрителем, не загадывает загадки, не устраивает шоу и не наслаивает метафоры на метафоры. В самом начале спектакля просто и искренне, без премудростей и затей, звучит восточная легенда. Правила будущего действия установлены, финал известен. Никакого ящика Пандоры, никакого ларца. Никакого зайца, утки, яйца и кащеевой иглы.
Исполнители ничего не изображают, не пытаются стать кем-то другим. Оставаясь собой, они транслируют энергию, совершенно отличную от той, которая доступна зрителю при просмотре традиционного спектакля.
Загадочный ларец — не в средствах театральной выразительности. Ларец — не цель и даже не средство режиссерской задумки. Волшебный ларец — душа. Ключ к которому — дорога из желтого кирпича. Каждый кирпичик которой полон искренности, сопричастности и любви.
Исполнители выходят на поклон. Зрители поднимаются со своих мест, аплодируют. Аплодисменты сливаются с ритмичной музыкой и танцем на сцене. Звук аплодисментов перенимает ритм звучащей мелодии. Необъяснимые мгновения необъяснимого ощущения. Где каждый — «я». И каждый — «мы».
Тогда разум уступает любви.
В статье использованы фотографии Дмитрия Дубинского.
