Где Алиса?

Алиса отмечает, что кровати в СИЗО необычайно продавленные, и от этого в них удобно, кругло лежать, как в гамаке. В камере царит обычный гул, но она привыкла не замечать его, не реагировать. Сокамерницы уже оставили попытки общаться с ней — Алиса даже не может внятно назвать статью, по которой она здесь.

— Экстремизм? Терроризм? Что-то такое, — обычно бормочет Алиса.

— Ну что такое-то? Ты ж юрист!

— Да какая уже разница…

В голове у нее голоса людей, которых она никогда не видела, не слышала, но чьими жизнями жила. Ей нравится представлять себе — вот Мишутка, совсем юный, девятнадцать лет, перешел границу по составленному ей маршруту и теперь живет в безопасном Вильнюсе, гуляет, наверно, по красивым кирпичным улочкам, пьет вкусное пиво, а мог бы сейчас как она, в камере сидеть за «экстремизм-терроризм». А вот Ксения, украинка, с одноногим мужем и больной мамой, они тоже смогли выехать… ох, целый детектив! Они так боялись допроса, что согласились проехать в фуре с волонтером, прямо в кузове. Но ничего, зато уже в Грузии. Хоть бы того волонтера не спалил никто…

Для всех остальных Алисы нет. Как и их для нее.

***

Когда Алиса все-таки рассказывает о том, как оказалась в СИЗО, то начинает с апреля 2022 года. Она с усмешкой говорит:

— И тогда жизнь моя покатилась под откос…

Со студенческих лет Алиса трудилась в небольшой, но солидной юридической фирме, из стажера выросла в целого советника, выше только партнеры, они же основатели, лощеные мужчины родом из начала 1970-х, учтивые, англоговорящие, со вторыми паспортами уютных европейских стран, давно отправившие детей учиться в престижные зарубежные школы и вузы. И клиенты их — такие же, как они, лощеные, англоговорящие, только вместо юридического бизнеса владевшие каким-то другим. Алиса тоже, конечно, цену себе знала, зарабатывала куда выше среднего по Москве. Но — из тех, кто и в выходные и в отпуске на связи, всегда ровная и доброжелательная, обязательно поддержит в самой щекотливой ситуации. Ей это как будто нравилось — быть полезной. Ее так с детства учили: не для себя, для других. Занимайся тем, чем нравится, работай добросовестно, увлеченно.

За пятнадцать лет и денег удалось заработать и отложить в правильной валюте, и замуж сходить, и развестись. Алиса про развод рассказывала и смеялась, будто это анекдот. Так-то оно так, да немножко грустно. Говорила: прихожу в пятницу домой, как обычно поздно, открываю вино, муж спрашивает — поедем завтра на дачу к маме? Алиса отказалась, утром долго спала, ждала его — вроде бы в тот же день вернуться должен был. А он прислал сообщение: Алиса, я не приеду, мне кажется, мы друг другу не нужны, у тебя работа, ну и я как-то сам по себе.

— А вещи? — удивилась Алиса. — А твоя работа?

— А я за ними приеду на неделе, чтобы тебя не беспокоить. Поживу пока у мамы. Буду на работу оттуда ездить, так даже ближе.

И все. Просто сбежал на дачу. Никакой драмы.

В пандемию, пока клиенты приходили в себя, Алиса стала интересоваться политикой. Как это так, думала она, что людей вот так взяли и заперли дома? И они — ни-че-го. Ни гу-гу. А человек, которого она со школьных лет помнит, кажется, вознамерился править вечно, несмотря на азбучные правовые нормы. Как так-то?

Временами Алиса так злилась, что думала бросить все и уехать в какую-нибудь уютную европейскую страну, где можно купить недорогую квартиру и получить вид на жительство. Да хоть не европейскую, лишь бы подальше отсюда. Что ей помешало бы консультировать клиентов на расстоянии? Ничего. Да и вообще, разве жизнь — это только работа? Разве нельзя освоить смежную профессию, какую-нибудь совсем удаленную, заняться собой, наконец, спортом, завести полезное хобби? Но за границу выехать было трудно из-за пандемии, да и работы снова прибавилось, в общем, оказалось не до того.

24 февраля 2022 года мир ее перевернулся сразу много раз: и мать, и кто-то из подруг не осудили, а какая-то бывшая коллега даже написала под ее антивоенным постом в инстаграме — а американцы что делали в Югославии? Мне не стыдно! И только работа снова спасла, офис принял и разделил ее боль, партнеры призывали подписывать антивоенные петиции, девочки-секретари плакали на ресепшне.

Но прошел месяц, и все как будто сгладилось, и для офиса войны не то что бы не стало, но она превратилась просто в помеху. Часть клиентов разъехалась — явно надолго, и лощеные партнеры стали искать новых, соответствующих духу времени: например, тех, кто обходит санкции. Говорили — надо принять правила игры, всем нужна помощь, а у нас офис, а у нас семьи.

Алиса видела, что это неправильно, но две недели продержалась. А потом…

Он вошел в переговорную, как обычно, хозяйской походкой. Запахло потом и сигаретами. Партнеры подобострастно заулыбались, девушки с ресепшна заторопились с кофе. Почему-то он выбрал именно ее — сел рядом, как-то неподобающе рядом, как человек, не понимающих чужих границ и рамок приличия. Повернулся к ней и зачем-то сказал:

— Алисочка, не волнуйтесь, вот хохлов добьем, и все бренды снова будут в гости к нам! И я буду не нужен! На пенсию уйду!

Алиса помнит смесь ярости и недоумения: как, чем она могла дать понять, что она поддерживает это?! Какие бренды — ее это не интересовало никогда, ну разве что к айфонам привыкла. Она помнит, что как будто бы услышала свой голос со стороны:

— Не добьете. Как немецких фашистов прогнали в сорок пятом, так и российских прогонят. Ко всеобщему счастью… Я — верю.

Благодушное лицо партнера вытянулось, превратилось в маску. Настя, секретарь, замерла на секунду с подносом, ее глаза были полны страха и восхищения. И крик этого ничтожества, неожиданно высоким голосом, почти фальцетом:

— Сергей! Да ты змею пригрел! Страна в опасности, а у тебя тут такое!..

Алиса встала и вышла. В своем кабинете села в кресло, откинулась и подумала: все. Уволят — да и ладно. Значит, буду искать другую работу. А там что? А там такие же. Зигующая гопота, не способная даже ежедневно мыться, но готовая оскорблять ее. Старшие коллеги, уважаемые юристы, современные, умные, европейские — и не способные ее защитить, да даже и поддержать, ведь иначе можно потерять деньги, престиж, те самые бренды. Нет уж, хватит. Есть и другие ценности.

Поэтому, когда Сергей вошел в ее кабинет, она сказала: я увольняюсь.

Секунд десять он молчал, его лицо погрустнело. А потом внезапно заорал. Это было так омерзительно, так непохоже на него — солидного, интеллигентного человека пятидесяти лет, что Алисе стало неловко. Она слушала этот поток помоев и думала: он же жалок, как можно быть таким, как я этого раньше не замечала, как его терпит жена?

— Ты не могла промолчать! Ну надо же! А другие вот могут, а ты у нас кто? Принцесса? Да мне может тоже он противен, но за мной фирма! За мной такие как ты! Семья! Репутация! Я не позволю это все растоптать какой-то политикой!

— Я не за тобой, а с тобой, — поправила Алиса. — Я тоже привожу клиентов, я работала на тебя как лошадь пятнадцать лет, я тебя всегда поддерживала, подстраховывала…

— И что? И что? Без меня ты никто! У тебя даже нормальной семьи нет! За пятнадцать лет не удосужилась! Знаешь что, если не умеешь себя в руках держать, то может надо было вовремя остановиться? Замуж выйти, ребенка родить? Если ты устала — так уходи на отдых! А мы тут будем серьезными делами заниматься…

Он еще что-то орал. Алиса написала заявление от руки и ушла. Мстительный Сергей распорядился сразу же заблокировать все ее корпоративные аккаунты. А на следующий день с раннего утра ей стала названивать Настя с вопросами о ее делах. Она рассказала, что другим коллегам общаться с ней запретили, поэтому ей, Насте, нужно как-то организовать передачу дел.

— Тебе-то это зачем, Насть? — спросила Алиса. — Это же не твоя работа. Тебе за это не доплачивают. Пусть сами разбираются, на то они и партнеры. И потом, ты после этого готова там оставаться?

— Ну, а что делать? А вдруг в других местах хуже? У меня дочь в школу пошла, ипотека, мама еще постоянно деньги тянет… Нет, знаешь, я точно смогу промолчать.

***

Еще с вечера Алиса стала искать новую работу — на этот раз в правозащитных организациях. Было понятно, что только там она сможет избежать подобных ситуаций и — как она любит — быть полезной. Полезной на языке ее ценностей.

Вакансий было немного и часто они требовали совершенно другого опыта, не как у нее. В лучшем случае ее доход уменьшался раза в четыре, но ее это не интересовало: накопленной финансовой подушки должно было хватить надолго, а идею с покупкой квартиры за рубежом она похоронила — появилась спортивная злость, захотелось бороться с наваливающейся тьмой на ее территории.

Она догадалась позвонить старому университетскому другу, бывалому градозащитнику со связями. С его помощью она устроилась сначала волонтером в одну из правозащитных организаций, а через пару месяцев огромного труда стала ее сотрудником.

***

Алиса вспоминала, как мать иногда спрашивала ее — какая у тебя цель жизни? Ответить на этот вопрос было невозможно, Алиса просто жила и работала, иногда ездила в отпуск, иногда встречалась с подругами или мужчинами. Так же жили многие ее знакомые. Ее это устраивало, а вопрос про цель казался неестественным и высокопарным.

— Наверно, делать все как можно лучше, — отвечала она, чтобы отбиться от назойливой матери, пока та ожидаемо не перешла на вопросы о браке и детях.

Теперь же, впервые в ее тридцатипятилетней жизни у Алисы появилась внятная цель — спасти как можно больше людей.

Люди были самые разные — украинские беженцы, которым нужно было во что бы то ни стало выбраться из России в Европу, случайные люди, преследуемые по выросшим, как грибы после дождя, политическим статьям, а также давние оппозиционные активисты и правозащитники. Ее организация имела тесные связи с другими, и безотказная Алиса, зная, что нужно бежать очень быстро, чтобы только оставаться на месте, старалась участвовать во всем. Кто-то выгорал и уходил, рук вечно не хватало, но Алиса была на связи и на подхвате. Она готовила документы для судов, встречалась с родственниками преследуемых, успокаивала их и объясняла, как себя вести, если потом придут к ним. Она продумывала и координировала маршруты вывоза беженцев и преследуемых из России — этому ее научила группа волонтеров, действовавших почти подпольно. Когда началась мобилизация, она просматривала соцсети и, заметив сообщения сомневающихся в том, что нужно идти на войну, приходила к ним в личку под чужим именем и предлагала помощь — уехать или хотя бы спрятаться внутри страны.

Жизнь ее стала удивительно простой, мучительной и в то же время счастливой. Сам по себе сложился график. Привыкшая засиживаться за делами до поздней ночи, Алиса вставала не раньше 9, несколько часов работала, а потом шла на часовую прогулку или пробежку в малолюдный дикий парк недалеко от дома. Потом возвращалась, обедала и работала до вечера, а вечером выходила в магазин или делала какие-то дела. Ужинала и работала до поздней ночи, пока не сядет батарейка. Она старалась минимально соприкасаться как с государством, так и со всеми, кто мог иметь к нему отношение или поддерживать: бывшими коллегами, соседями. Отношения с матерью, считавшей, что дочь сломала свою жизнь и репутацию, начав работать на «проплаченных Западом правозащитников», также сошли на нет, остались только истерические звонки:

— У Алексеевых родился третий внук, а у меня Запад украл дочь!

— Ага, — говорила Алиса и клала трубку.

Гулять в диком малолюдном парке было приятно: наконец-то вечно спешащая Алиса могла остановиться и увидеть, сколько же интересного вокруг нас, каким бывает небо, а какими — травы и цветы. Переменчивость погоды открывала природу с разных сторон. Алиса научилась прислушиваться к ней, ценить ее близость. Когда погода позволяла, Алиса ложилась в траву и смотрела в небо, на бегущие облака и думала — как вообще можно, когда есть такое небо, когда так пахнут травы, отправляться в другую страну убивать и умирать по приказу очередного ничтожества из телевизора? как можно позволять такое своим детям? как вообще можно это оправдывать? Какое же извращенное, трусливое сознание должно быть у людей, чтобы они на это шли… Ведь мы и так смертны, всем отмерен свой век, зачем же специально сокращать его себе и другим, зачем не позволять кому-то видеть небо, солнце, облака, гулять по парку, смеяться с друзьями или пить кофе в тишине? Зачем?

А еще — в малолюдном парке спального района не было отвратительных плакатов с призывами вступать в ряды убийц и оккупантов, не было ресторанов, где люди как ни в чем не бывало ели, пили и смеялись, оставляя немалые деньги. И — не было детей, находившихся под шквальным огнем школьной пропаганды. Их Алисе было особенно жалко. Мысль о том, что и у нее могли быть дети в это время и в этой стране, приводила ее в ужас.

Немногочисленные друзья в основном стремились уехать хоть куда. Алиса радовалась за них. Остальные же как будто по команде стали выдавать мерзость за мерзостью.

Она поставила в инстаграме фото в желто-синем шарфике и тут же получила несколько возмущенных сообщений от бывших коллег и однокурсников. Одно даже содержало угрозу доноса «куда надо». Соседка по этажу как-то раз накинулась на нее в лифте:

— А вы что это в рабочее время дома? Вас уволили?

— Почему уволили? Работаю из дома.

— Что это за работа такая — из дома?

— Какая надо работа, — раздраженно ответила Алиса. — Я перед вами отчитываться не должна.

— Все нормальные люди работают в офисе, друг у друга на виду! А то мало ли…

К счастью, лифт доехал до первого этажа, и Алиса так и не узнала продолжения этой ценной мысли. Но ощущение было не из приятных.

— Да что с вами такое со всеми? — думала она. — Зачем вы ведете себя так мерзко?

От этих мыслей хотелось глубже уйти в работу, что она и делала.

Примерно через год такой жизни она немного выгорела и, вдохновившись историей коллеги, познакомившейся в интернете с умным и порядочным мужчиной, тоже попыталась прервать затишье в личной жизни.

Доступные приложения для знакомств ожидаемо не позволяли отфильтровать кандидатов по взглядам и ценностям. Но одно из них давало возможность задать вопрос и выбирать тех, чей ответ нравился.

— Крым — наш? — спросила она.

Такой вопрос позволял охарактеризовать ее и как оппозиционерку, и как «патриотку» — в конце концов, кто мог знать, какого ответа она ждет. Ее личная информация была исключительно нейтральной, как и фото.

Ответ «нет» осмелились дать всего 18% заинтересовавшихся ей мужчин. Значительная их часть была моложе нее лет на пять. Таких кандидатов Алиса не рассматривала. Остальные либо совсем не нравились внешне, либо не завязывался разговор, либо, наоборот, они были готовы лишь общаться в интернете. Единственный мужчина, с которым она договорилась пойти на свидание, подтолкнул ее своим поведением удалить аккаунт и больше никогда не пользоваться сайтами знакомств:

— Ох, я так хотел познакомиться с бунтаркой! — сказал он вместо приветствия. — А на вид ты как будто обычная!

Алиса прогулялась с ним минут пятнадцать, сказала, что хочет в туалет, зашла в ближайшую кофейню и попросила баристу выпустить ее через заднюю дверь.

***

Несмотря на все старания правозащитников, уголовных дел становилось все больше. Политзаключенные требовали поддержки — не только юридической или психологической, но и банально финансовой. Их семьи не могли или не хотели не то что нанимать им адвокатов, но даже отправлять передачи. Бывало так, что вроде бы близкие люди были агрессивно настроены к попавшим под статью. С пустыми глазами они выдавали скороговоркой: сам виноват, нужно было думать, что писать, а что нет, время сейчас такое, нельзя идти против родины, посидит — подумает, раскается…

У Алисы голова кружилась от этого бреда. Временами ей становилось нехорошо, она начинала задыхаться. Придя в себя, она просто брала и переводила свои деньги на нужный счет, или, если его не было, связывалась с адвокатами и организовывала группу поддержки политзаключенного в телеграме.

Время от времени она шутила, что так не успеет оглянуться — и все скопленные на квартиру за рубежом деньги уйдут на политзеков, даже самой себе на адвоката не останется. Как бы понять, когда остановиться?

А самое главное — как понять, что и над ней сгущаются тучи?

Друзья, уютно устроившиеся в Варшаве и Тбилиси, звали Алису к себе. Там было несколько правозащитных организаций, где бы она могла найти себе место. В Польшу, конечно, нужна виза, но ведь и это решаемо? Когда Алисе было особенно тяжело, она думала, что ей и вправду пора уезжать. Пора, пора… Только вот нужно доделать еще пару дел, а потом еще пару.

Как-то раз она поехала на встречу к украинской семье, которую разместили у себя знакомые волонтеры. Ей нужно было подготовить их к безопасному выезду в Европу. Положение осложнялось тем, что член этой семьи когда-то служил в «Азове», и неприятности на границе были ему гарантированы. Семья чудом въехала через Беларусь без проблем, намеревалась забрать престарелого деда и наконец уехать с концами. Алисе предстояло убедить их в том, что по крайней мере служившему в «Азове» безопаснее будет перейти границу нелегально, и предложить маршрут.

Выйдя после встречи, она увидела курящего у подъезда мужчину без возраста, с тусклым лицом. Она подумала, что где-то видела его, но не помнит где. А потом: это же слежка, они всегда такие — безликие. Дома перезвонила украинской семье и посоветовала скорее съезжать с квартиры.

Тусклый еще возникал, как чертик из коробочки, но не докучал, Алиса видела его примерно раз в месяц. Или это был не он, или это просто игра воображения? Временами Алиса думала, что, возможно, она так устала, что ей уже мерещится слежка, что ей уже хочется, чтобы ее поймали и обвинили в чем-то, лишь бы передохнуть от своей прорвы дел.

Но такие мысли надолго не задерживались.

***

Случилось это ровно так, как ей много раз описывали те, кому она пыталась помочь. В черный, волчий раннеутренний час — требовательный звонок в дверь. Она позвонила адвокату, и он примчался за двадцать минут, эти минуты Алиса чувствовала себя как в осажденной крепости, которую неминуемо возьмут. Бежать было некуда, не из окна же выпрыгивать с пятнадцатого этажа.

Они стояли за дверью — Алиса слышала их дыхание. Наверно, она слишком громко говорила с адвокатом. Они знали, что она дома и рано или поздно откроет.

Пронеслась мысль сделать себе кофе — как знать, вдруг это будет последний кофе в этом месяце, в этом году?

Алиса так их и встретила — в пижаме, с чашкой кофе у окна. Занимался рассвет.

***

— Мои вещи что, тоже наказаны? — спросила она особенно усердно переворачивавшего ее квартиру вверх дном «правоохранителя». — За что вы их так? Вы мне скажите, что вам надо, может, я сама найду?

— Я сам, — недобро сверкнул он глазами.

Алиса подумала: он похож на крысиного короля.

Через час она ехала в автозаке по Москве, по всем утренним пробкам. Пыталась вглядываться в город, понимая, что наверняка долго не увидит его, но не получалось. Не хотелось вглядываться. Город давно превратился для нее в оболочку. Настоящая жизнь была внутри этой оболочки, так глубоко, что не разглядеть. Она не имела отношения к красочным вывескам и холодно светящимся торговым и офисным центрам. В этой настоящей жизни были страхи, страдания, но и чудесные спасения. Случайная доброта, щедрость от незнакомых людей, тесные квартиры для «передержки» тех, кому нужно было выбраться из России, коридоры судов… Встречи на улицах, в парках — скажите мне, как он или она? Что мы можем сделать? Что передать?

Захотелось спать. В полусонном сознании Алисы скользило: помыла ли я чашку после кофе?

В совсем мертвой пробке Алиса, наконец, заснула, и ей приснилось, будто бы она стоит по грудь в воде, вода теплая, но какая-то густая, вязкая, и дно мягкое и скользкое, как в болоте. На небольшом расстоянии от нее — так, чтобы докричаться, но не дотянуться, — разные люди, молодые и пожилые, спокойно стоят в шахматном порядке и чего-то ждут. Их лица расслаблены. Между некоторыми из них расстояние больше, чем между прочими, как будто раньше между ними стоял кто-то еще, но успел уйти. Алисе отчего-то становится тревожно, и через некоторое время она понимает, отчего: она слышит гул, вода медленно прибывает, и никуда от нее не деться. Вдруг не все умеют плавать? А те, кто умеет — сколько они продержатся на воде? Сколько еще она будет прибывать? Она пытается сначала докричаться до девушки, которая как будто стоит совсем близко, смотрит в небо и улыбается, а потом видит, что та не реагирует, значит, не слышит, и пытается махать руками, жестикулировать… Девушка опускает голову, смотрит прямо на Алису, и Алиса видит, что это не девушка, это пожилая женщина, просто подтянутая, стройная. Женщина разводит руками.

— Хорош спать, приехали в твое зазеркалье! — прогремело над ухом.